— Это не рыцарские романы, это, как видно, стихи,  — сказал священник.

Раскрыв наудачу одну из них и увидев, что это Диана Хорхе де Монтемайора[87], он подумал, что и остальные должны быть в таком же роде.

— Эти жечь не следует,  — сказал он,  — они не причиняют и никогда не причинят такого зла, как рыцарские романы: это хорошие книги и совершенно безвредные.

— Ах, сеньор!  — воскликнула племянница.  — Давайте сожжем их вместе с прочими! Ведь если у моего дядюшки и пройдет помешательство на рыцарских романах, так он, чего доброго, примется за чтение стихов, и тут ему вспадет на ум сделаться пастушком: станет бродить по рощам и лугам, петь, играть на свирели или, еще того хуже, сам станет поэтом, а я слыхала, что болезнь эта прилипчива и неизлечима.

— Девица говорит дело,  — заметил священник,  — лучше устранить с пути нашего друга и этот камень преткновения. Что касается Дианы Монтемайора, то я предлагаю не сжигать эту книгу, а только выкинуть из нее все, что относится к мудрой Фелисье и волшебной воде, а также почти все ее длинные строчки[88], оставим ей в добрый час ее прозу и честь быть первой в ряду ей подобных.

— За нею http://www.oz-sport.ru следуют так называемая Вторая Диана, Диана Саламантинца[89],  — сказал цирюльник,  — и еще одна книга под тем же названием, сочинение Хиля Поло[90].

— Саламантинец отправится вслед за другими во двор и увеличит собою число приговоренных к сожжению,  — рассудил священник,  — но Диану Хиля Поло должно беречь так, как если бы ее написал сам Аполлон. Ну, давайте дальше, любезный друг, мешкать нечего, ведь уж поздно.

— Это Счастье любви в десяти частях[91],  — вытащив еще одну книгу, объявил цирюльник,  — сочинение сардинского поэта Антоньо де Лофрасо.

— Клянусь моим саном,  — сказал священник,  — что с тех пор, как Аполлон стал Аполлоном, музы — музами, а поэты — поэтами, никто еще не сочинял столь занятной и столь нелепой книги; это единственное в своем роде сочинение, лучшее из всех ему подобных, когда-либо появлявшихся на свет божий, и кто ее не читал, тот еще не читал ничего увлекательного. Дайте-ка ее сюда, любезный друг,  — если б мне подарили сутану из флорентийского шелка, то я не так был бы ей рад, как этой находке.

Весьма довольный, он отложил книгу в сторону, цирюльник между тем продолжал:

— Далее следуют Иберийский пастух, Энаресские нимфы и Исцеление ревности.

— Предадим их, не колеблясь, в руки светской власти, сиречь ключницы,  — сказал священник.  — Резонов на то не спрашивайте, иначе мы никогда не кончим.

— За ними идет Пастух Филиды[92].

— Он вовсе не пастух,  — заметил священник,  — а весьма просвещенный столичный житель. Будем беречь его как некую драгоценность.

— Эта толстая книга носит название Сокровищницы разных стихотворений[93],  — объявил цирюльник.

— Будь их поменьше, мы бы их больше ценили,  — заметил священник.  — Следует выполоть ее и очистить от всего низкого, попавшего в нее вместе с высоким. Пощадим ее, во-первых, потому, что автор ее — мой друг, а во-вторых, из уважения к другим его произведениям, более возвышенным и героичным.

— Вот Сборник песен Лопеса Мальдонадо[94],  — продолжал цирюльник.